Сергей Фомичёв - Агриков меч
– Ходу!
Не дожидаясь ответа, княжич со всей силы ударил пятками по лошадиным бокам и привстал в стременах. Конь дёрнулся от неожиданного приказа, но всё же взял резво. Отряд, не раздумывая, бросил лошадей вскачь, стараясь не сильно отстать от юноши.
– Что случилось, князь? – спросил на ходу Румянец.
Недоумение читалось и на лицах воинов. Они не понимали в чём дело, чем вызван неожиданный рывок. Быть может, молодой князь решил кровь разогнать, согреться, или проверить их выучку? А может, боярская болтовня ему опостылела?
Борис без слов показал рукой на свой бок. Плащ в этом месте оказался разодран в клочья, а боковую дощечку доспеха пересекала глубокая борозда, по обеим сторонам которой закрутились колечки железной стружки. Кмети запоздало принялись оглядываться назад и по сторонам, но вновь ничего опасного не приметили.
Скакали они недолго. После очередного поворота дорога пошла круто вниз и вскоре показалась речка Ушна, за которой стоял старый княжеский городок. Теперь он пустовал, а частью даже был разобран – князья вместе с двором вернулись в Муром. Но даже зияющие пустотами стены, казались какой-никакой, а защитой. Потому, миновав мост, Борис придержал коня и перешёл на шаг, а потом и вовсе остановился. Оглядел более внимательно бок и аж присвистнул
– Ого! Чуть пополам дощечку не разрезало! – восхищённо отметил он. – А попала бы в грудь, думаю, насквозь прошибла бы и дальше бы полетела. Вот это силища! Это ж, из какого оружия так стрелу послать можно?
Казалось, он совсем не испугался того, что оказался так близко от гибели.
– Есть такое оружие, – заметил самый старый из воинов, Тимофей, которого даже князья из уважения не называли Тимохой, вот уже лет десять. – Тяжелый самострел – артабалет. В поездки вроде нашей его не берут, неподъёмный уж больно, да и в походы отправляясь, редко таким оружием запасаются. А вот со стен осаждённых бить из него в самый раз. Даже тяжёлый доспех божьих дворян прошибает навылет. Только вот заряжать такое чудо – два-три человека надобны.
Тимофей задумался.
– Кто бы это мог быть? – спросил он. – Разбойники с таким оружием не шастают, нечисть тем более. Врагов в этих местах у нашего князя нет. Странно всё это.
– Может вернуться, посмотреть? – предложил Румянец.
– Не нужно, – возразил старшина. – Враг, кем бы он ни был, в князя метил. Уж не в нас с тобой точно. А второй раз может и не промазать.
– Да может, он и сбежал уже, – боярский сын не хотел уступать в споре простому воину, пусть тот вчетверо его старше и в сорок раз опытней.
– Ну, а если сбежал, то тем более делать там нечего, – рассудил Тимофей.
– Пожалуй, – согласился со стариком Борис, – тем более дело у меня такое, что в стычки вступать не следует. Мало ли что.
До Мурома от старого городка рукой подать. За Ушной места пошли обжитые, пошли крупные сёла, дорога оживилась и выглядела совершенно безопасной. Остаток пути проехали молча, даже Румянец заткнулся, переживая случившееся – погибни княжич и его службе конец.
На Бориса накатил запоздалый страх, но с ним он справился быстро – чего уж теперь бояться – зато стал размышлять, кто бы это мог зло замыслить? Его посольство в Муром держали в строжайшей тайне. Знали, о нём кроме братьев и отца лишь несколько ближайших бояр, да все те, кто ехал сейчас с ним. Ради тайны и путь необычный выбрали. Не по Оке на корабле, как принято всеми и весьма удобно, и даже не Берёзопольем и далее мордовскими землями, как короче, хотя и опаснее, а большим крюком через Гороховец, по самой кромке владимирских земель. Так что если кто и приметил отъезд княжича, то в сторону Владимира, никак не в Муром.
В предательство кого-то из бояр поверить трудно, невозможно даже. Отец только в прошлом году учинил основательную перетряску своего окружения. Несколько лет без суеты, по-тихому, вызнавал, кто из бояр и дворских, какому из соседей доносы шлёт, кто рот на замке держать не умеет, болтает лишнего под хмельком или хвастовства ради. Пока вызнавал, пальцем никого не тронул, но подозреваемых к важным делам не допускал. А вот как пришло время в Нижний Новгород переезжать, да государство новое поднимать, тут и началась потеха. Всех подозреваемых разом, в одну-единственную ночь похватали княжьи слуги. Вырывали из постелей тёплых от жён да жёнок, из-за столов вытаскивали с затянувшихся гульбищ. Никто ни пикнуть не успел, ни весть подельникам возможным подать. Константин Васильевич дело не затягивал, той же ночью устроил судилище. Как водится, скорое, но справедливое. Иных, кто просто по глупости болтал, по неосторожности, он прогнал только, по мелким городкам разослал; иных, кто за серебро изменил, без жалости приказал казнить. К утру Константин Васильевич имел верные и надежные, как ни у одного князя, боярскую думу и двор. Так что бояре исключаются. Дворские, если кто из них и прослышал о посольстве случайно, исключаются тоже. Напуганы они лет на десять вперёд.
Остаются простые люди. За всеми даже княжеские доносчики уследить не могли. Но и тут не всё складывается. Воины во главе с Тимофеем, что сопровождали Бориса, узнали о посольстве перед самым выходом. Да и никаких подробностей им не рассказывали. Другие, те, что в Нижнем остались, и вовсе о посольстве ни от кого узнать не могли. Так что и здесь концов не найти.
Не последний вопрос, а зачем собственно его хотели прикончить? Посольство, хоть и тайное, но не бог весть какое уж важное. То есть вопрос важный, конечно, союз как-никак, но от того доедет Борис живым или нет, важность нисколько не умалялась. У отца ещё Дмитрий есть и Андрей, большой знаток переговоров, и князей под рукой довольно, чтобы дело до конца довести. Быть может, кто-то хотел поссорить соседей? Но для этого умнее было бы подстроить убийство уже в самом Муроме, когда муромский князь ответственность хоть какую-то за княжича нёс бы. Так что и с этим вопросом не всё ладно.
Правда, возможно, что охотились вовсе не Бориса. На какого-то другого князя или боярина. А может и на купца. По одежде, поди, отличи, кто едет, а фибулу княжескую на накидке из леса и не видно, небось. Тогда гадай, не гадай, ничего не придумаешь. Но, подумав, посчитав так и эдак, Борис сам себе признался, что это слабое утешение и надеяться на простоту не стоит. Боком выйдет.
Борис вспомнил о боке. Тот ещё болел, но уже терпимо. Хотя большущий синяк наверняка на неделю останется. Мысль прервалась, и больше ничего княжичу в голову не пришло до самого Мурома.
***Увидев город, Борис поначалу удивился. Хотя он впервые оказался в этих лесных краях, но много слышал и читал о Муроме раньше. И услышанное, и прочитанное никак не вязалось с действительностью. Тот ли это древний град, что стоял здесь испокон веков? Та ли былинная крепость, порождавшая богатырей? Даже в сравнении с небольшим Городцом, нынешний Муром казался крохотным пограничным острожком.
Впрочем, судить о величии было рано. Строительство продолжалось. Стены и башни росли, а проезжая через посад, суздальцы приметили множество расчищенных под дома мест, с работающими допоздна людьми, множество готовых к сборке срубов. Приятный запах смолы и свежей древесины переполнял воздух. Борис будто вернулся на миг в Нижний Новгород, который тоже отстраивался теперь, после переноса в него престола суздальских князей. Борису строительный дух нравился – хороший такой дух, вселяющий надежду и наполняющий сердца радостью созидания. И хотя молодой княжич не чурался ратного дела, строительство с недавних пор стало ему куда как ближе и приятнее. Он заразился им, когда сменил замшелый, покрытый вековой пылью Суздаль, на растущий и бурлящий Нижний Новгород. Вот где шла настоящая жизнь! Вот где зримо виделось будущее. И потому теперь, встречая взглядом приветливые лица горожан, княжич улыбался в ответ. Он понимал их душевный подъём, разделял его и ощущал некое родство с незнакомыми и простыми людьми.
Городские ворота были открыты настежь, кое-где на верхних ярусах ещё продолжались работы. Но стража уже стояла, внимательно осматривая проезжающие возы и проходящих людей, хотя препятствий никому не чинила. Посреди всеобщего воодушевления хмурые рожи дружинников вызвали у княжича тревогу. Видимо не всё в Муроме ладно, не всё гладко складывалось у местного князя.
– С посланием князю Юрию Ярославичу от великого князя суздальского Константина Васильевича, сын его, Борис, – произнес торжественно на одном дыхании Румянец, выпрямив спину и, задрав голову, как будто именно он и являлся княжеским сыном.
Стражники, если и смутились, то виду не показали, поклонились, как положено, уважительно, но и только. Ворота – вот они, настежь открыты, а без дозволения не сунешься. И дозволения не последовало. Слова всего лишь слова. Мало ли кто говорить их складно научится. Всякое бывало. И одежда богатая не только князей согревает, а лихие люди иной раз и побогаче одеваются.
